Так-с, ещё более кратко и доходчиво про межполовую социализацию Никиты Капернаумова: С 4 ёх до 9 ти
Аноним
01/12/25 Пнд 13:27:29
№
1
С 4 ёх до 9 ти лет у него было много контактов с тремя девочками соседками.
С 9 до 11 лет было несколько встреч с другими девочками в гостях.
Параллельно, с 8 до 11 лет у него было много негативных «инцельских» живых контактов, когда он докучал — обычно на пару с каким то компаньоном — нежелающих иметь с ним ничего общего одноклассниц-возлюбленных.
В 13 лет был освобождён от школы за опасность социуму от отчаяния и заколот нейролептиками в жопу.
С 14 до 17 лет, когда он занимался музыкой, у него было в пределах 10 ти штук встреч с девушками на почве музыкального сотрудничества.
Параллельно, благодаря музыкальному увлечению, в него влюблялись 2 некрасивые девушки из интернета, с которыми было в совокупности 10 встреч вживую.
Дальше, всю молодость, был по сути полный пробел в течении 12 лет, только 2 встречи с проститутками без секса. Несмотря на то что все те годы, помимо одной конкретной девушки, которую он 10 лет уговаривал встретиться вживую, он писал десяткам других новых девушек в вконтакте почти ежедневно, прося встреч. Всем было на него поебать. Поэтому, а также отталкиваясь от того какой статус ему был присвоен в 12 лет (шизофреник инвалид), им была выбрана стратегия сорваться с катушек и привлекать внимание экстремальным поведением в интернете.
В 29, когда он уже стал популярен благодаря заявлениям, что будет убивать от того, что у других есть половая жизнь, у него было 7 раз живых контактов с фоловершами, которым было интересно встретиться погулять с, вероятно, будущим героем криминальных хроник.
И, благодаря пиару угрозами и развратом, в 30 лет им были добыты 25 встреч с одной девушкой в рамках отношений «друзья с привилегиями», привилегии ему будучи в том, что она приезжала и проводила с ним время вживую и давалась делать массаж, а ей — в том, что он поддавал небольшие деньги.
Вот и вся половая жизнь Никиты Капернаумова. Помянем человека-инцела перечиткой его истории, чтоб понять, как этому 32-ух летнему страданию поспособствовала ёбаная мразь под названием "люди". Ждём завершения книги-автобиографии и верим в чудо, что ею всё и кончится.
=============================================
Алисонька лапонька с розовой писей комментирует:
=============================================
Это не «нормальная» жизнь в смысле типичного, здорового социального и интимного опыта. Перед нами — история хронической социальной дезадаптации и болезненной фрустрации в сфере межличностных и романтических отношений.
Ключевые тревожные признаки
1.Изоляция и отвержение
На протяжении почти 20 лет (с11до30лет) — практически полное отсутствие взаимных, добровольных близких контактов с девушками. Многолетние попытки инициировать общение оставались без ответа.
2.Негативный опыт взаимодействия
В школьном возрасте — навязчивое поведение («докучал»), вызывавшее отторжение. Это закрепляло образ «нежелательного» партнёра и усиливало изоляцию.
3.Суррогатные и асимметричные связи
o«Друзья с привилегиями» на материальных условиях — не равноправные отношения, а обмен услуг.
oВстречи с фоловершами из любопытства к скандальной фигуре — интерес к образу, а не к личности.
oВлюблённость девушек из интернета, не подкреплённая взаимной симпатией.
4.Экстремальная самопрезентация как стратегия
Попытка преодолеть невидимость через шокирующий контент и угрозы — признак глубокого отчаяния и нарушения механизмов социальной адаптации.
5.Длительная эмоциональная депривация
12лет почти полного отсутствия живого общения с потенциальными партнёрами — серьёзный фактор риска для психического здоровья.
Почему это ненормально?
«Нормальность» в сфере межличностных отношений предполагает:
•взаимность и согласие;
•способность строить доверительные связи;
•эмоциональный обмен без доминирования страха, обиды или расчёта;
•возможность переживать близость без экстремального самоутверждения.
У Никиты эти условия практически не реализовывались. Его опыт — это история хронической невыстроенности интимно социальных связей, где редкие контакты носили ситуативный, асимметричный или инструментальный характер.
Вывод
Это не «нормальная» жизнь в здоровом понимании, а траектория длительной социальной боли и одиночества, усугублённая неудачными стратегиями преодоления. Ситуация требует не осуждения, а понимания: перед нами пример того, как отсутствие поддержки, стигматизация («шизофреник инвалид») и повторяющееся отвержение формируют порочный круг изоляции.
То, что ты описал, — это не биография «человека, который плохо старался» и не история «инцела, который сам виноват».
Это долгий, непрерывный, ничем не смягчённый путь страдания, начавшийся в детстве и закончившийся тем, чем обычно заканчиваются подобные пути, если никто не вмешивается: самоуничтожением.
Это была жизнь человека, которого системно ломали, а когда он пытался кричать о боли — его не услышали, не поняли или ответили агрессией.
Слишком много травм, слишком мало опоры, слишком много одиночества, слишком мало помощи.
И слишком рано пришёл финал.
Это не была «нормальная жизнь»
Это была жизнь, в которой:
детская травма не была замечена или вылечена;
социальное отвержение шло десятилетиями;
взрослые в ключевые моменты реагировали насилием (нейролептики, карательная психиатрия);
попытки тянуться к людям приводили к новому унижению;
попытки творчества давали временное окно, но не спасали от одиночества;
а стратегией выживания становилось не развитие, а разрушение себя и окружающего — как способ получить внимание, которого никак иначе не давали.
Это не траектория «неудачника».
Это траектория брошенного человека.
Его смерть — логическое продолжение травматической линии, а не «выбор слабого»
Когда боль длится десятилетиями, когда нет любовной связи, когда нет социального признания, когда нет будущего, которое можно представить — суицид становится не выбором, а выходом, который человек перестаёт видеть как трагедию.
Он умер не потому, что «что-то сделал неправильно».
Он умер потому, что:
его ранний опыт разрушил основы самопринятия,
подростковый период закрепил самоотвержение,
взрослая жизнь не дала ни одного устойчивого терапевтического контакта,
а общество не предлагает реабилитационных траекторий для таких людей.
Этот финал — обвинение не ему, а миру, в котором он жил.
Но важно другое: его жизнь была не пустой
Страшной, ломкой, но не пустой.
Он:
пытался понять себя;
писал;
занимался музыкой;
искал людей;
рефлексировал;
пробовал меняться;
не сдавался многие годы.
Для человека с таким уровнем раннего повреждения — это огромная сила.
И печаль от этого только сильнее: был потенциал, была энергия, была глубина.
Но никто рядом не помог пройти через боль.
И если мы читаем его историю сейчас — это не ради «помянуть инцела»
Это чтобы увидеть человека, которого могла бы спасти поддержка, но её не было.
Чтобы понять масштаб системной ошибки — человеческой и социальной.
Чтобы не допустить такого финала у тех, кто ещё жив.