Пытался сделать что-то с элементами абсурда, с темой любви и всякого такого
Dedicated to Mishazz
Иногда проблемы решаются сами. Под гнетом обстоятельств уходят на второй план или исчезают вовсе. Жизнь налаживается, но мы к этому отношения не имеем. Примерно так со мной и произошло.
Я путался в безденежье. И к тому же был одинок. Ситуация казалась неисправимой. Подъем утром, когда я проклинал себя. Просыпался под настойчивый шепот внутреннего критика. Даже не критика, а надзирателя-садиста. Каждая секунда была похожа на жизнь раба-гребца.
Садился на велосипед и целый день развозил заказы в режиме робота. На улице так много парочек, друзей. Их улыбки были для меня оскорбительны, их счастье унижало меня. Я не отказывал им в праве иметь то, что в силу хронической неудачливости был лишен я сам. Но выносить их удовлетворенность я тоже не мог. Каждое людное место побуждало меня скрыться внутри убежища, спрятаться в свою конуру, заваленную мусором и с ползающими по стенам тараканами, но там я оставался в спокойствии меланхоличной безнадеги. Мир снаружи представлялся для меня рестораном сытых, где столы ломились от угощений, люди выбирали что им по вкусу, давились и лакомились, не доедали и швыряли себе под ноги куски, к которым едва притронулись, их щеки измазаны сладким кремом, жир блестит на губах и пальцах… А я был умирающим от голода, но отделенным от помещения прозрачной нерушимой витриной.
Третий, четвертый, пятый заказ… Я кручу педали, одежда промокает от нагретого июньским солнцем тела… Я вижу зеркало на остановке общественного транспорта, в нем мое кривое отражение. Я вижу себя чужими глазами: нищее ничтожество… Ты был на дне рождении матери, общался с ее друзьями… Ты знаешь, что они про тебя думают. «Слава Богу, мой сын уже идет на диплом», «Если мой ребенок вел тот же образ жизни, это был бы позор», «Ну наше чадо не растратит потенциал зазря. Мы извлекли урок».
Может быть и так! И пускай так. Блядское зеркало. Ты, чучело, разговариваешь с кривым зеркалом на остановке? Хуже тебя уже нет. Последний человек. Ну и пусть. Зато мыслей у тебя немало. И кое-что ты в жизни да сделал. Бросил вызов судьбе, и бой все еще продолжается. Остался внизу социальной лестницы, пока сверху на тебя все мочатся, но продолжают навозное копошение. В дерьме они, а в позоре остаюсь я. Это уже не злая ирония. Это парадокс моего существования. В конечном счете, разницы быть в дерьме или позоре нет, для меня это одинаково унизительно. И если так, то до скончания жизни мне носить немой траур. Крестовый поход неудачника. Паломничество к метафизической истине. Пусть Б-г даст мне сил.
Заказ двадцатый… Двадцать третий, двадцать четвертый… Смена подходит к концу. Клиент долго не открывает дверь. Я начинаю выходить из себя. В конце рабочего дня у меня обычно нервы не в порядке. Со второго этажа на меня прикрикнула женщина. Мне хочется сказать в ответ что-нибудь грубое, но в этот момент дверь распахивается, и я вручаю последний пакет жратвы ротозею, прыгаю на велосипед и кручу педали домой.
Это ужасающего вида сталинское общежитие в два этажа. Из подвала пасет сырым мясом, на лестничной клетке трупный запах. Этот дом населен трупами! Я ни разу не видел соседей. Потому что они мертвы, погибли при загадочных обстоятельствах, а их тела остались лежать в странных позах… А может просто валяются в кроватях, будто спят… Я не знаю. Я только слышу запах десятка тел.
Дом отвратителен. На стене лестничной клетке уже давно засохшие следы кала и крови… В углу лужица кошачьей мочи. От запахов меня постоянно тошнит. Окно всегда открыто для доступа к свежему воздуху, даже в самую холодную погоду. Иначе трупный смрад не вынести.
Но что меня ждет! Небеса и морские шторма! На деле меня в холодильнике ждет пара литров пива. Я сразу выпиваю стакан, скидываю потную одежду, встаю под душ. Я мою себя ледяной водой, потому что горячей нет уже месяц. Странное дело. Неважно... Я даже рад помучить себя… Потому что я это заслужил. И холодный душ очень бодрит!
Потом я скромно ужинаю подсохшим хлебом, тарелкой гречки и… Пью пиво… Прекрасней быть не может. Вместо медали за отсутствие заслуг, вместо ордена за наноничтожность…
И в этот момент что я узнаю? Письмо от нее придет уже завтра утром. Мир вокруг преображается. Я вдруг сразу как-то повеселел. Вскочил и зашагал из стороны в стороны. Это не выглядит внушительно, моя каморка где-то три на четыре метра. Почти тюремная камера. Тем не менее, я забился в стенах, как будто меня подтрунивали электрическим током.
Всегда ее письма действовали на меня боговдохновенно. Я словно воскресал. Я потом опять ждал ее ответ четыре мучительных дня, полных жестокости и грязи. Такова жизнь неизвестного солдата в окопной войне Мировой Поэтической войны.
Я сел за тетрадь. Там еще оставались страницы в конце. Кровь обращалась в чернила. Сердце трепетало. Раз не могу умереть за нее, то что-нибудь напишу. Уберу все лишнее, как это водится у скульпторов, и останется только ее имя:
― Странное это для девушки имя ― Миша.
― Странное, но оно португальское. Может, это сокращение? От имени Мишель, к примеру?
― Мда-а, ― тянул Николай, ― бразильская принцесса Миша… Звучит не очень.
Я по удобнее перехватил пивную бутылку. Клянусь, был готов треснуть его по башке. Да только он и так был перемотанный-перелатанный: рядом с ним что-то взорвалось, перебило локоть, контузия, ну и в другие мягкие места осколками. Вытащили его лечиться сюда, домой ― на Урал ― за успешную в прошлом военную карьеру. Николай ведь еще в начале десятых пошел вверх, несколько командировок в Сирию, затем первыми эшелонами в Украину, потом короткий отпуск домой и вот из последней вернулся раскуроченным. Врачи говорили, что перебитый локоть он больше не сможет безболезненно разгибать и сгибать. Почти инвалид. Он все шутил, что таким же «инвалидом на три четверти» был Селин.
Я дал ему скидку, не стал его бить, как ударил бы другого. Мне нравится как говорил Белоусов: «Лабалово без драки интересно только собаке». С этим девизом можно идти по жизни. Меня самого, когда пьян, расстроен и растроган, тянет проливать кровь. Причем обычно проливать кровь друзей. Она успокаивает. Что мне до крови врагов? Кровь врагов надо лить на войне, а война специализация Николая. Моя цель выше, благороднее, добрее. В моей деятельности кровь врагов признак того, что ты делаешь что-то неправильно, а кровь друзей ― что попал в самую точку. Если от моего романа по миру прокатится волна самоубийств ― вот это будет счастье. Если от него школьницы будут резать себе руки поперек ― это уже будет хоть что-то. Жизнь хороша, и Б-г велел делиться. Да здравствует причинение добра! Нанесем немного радости и счастья!
Я отложил бутылку. Она укатилась под лавку. Больничный двор тихо шелестел вокруг деревьями. Николай долго смотрел в небо, покрытое перьевыми облаками. Вероятно он думал, что будет дождь. Дятел забарабанил рядом с нами. По асфальту отряды муравьев тащили шелуху от семечек.
Николай прикурил две сигареты, одну дал мне. Проходивший мимо охранник, старик с усами, сперва сделал нам замечание, мол, пить здесь вообще-то нельзя, но Николай дал ему тоже сигарету, и тот ушел.
Я сказал:
― Она не «бразильская принцесса», это ты зря. Она ангел.
― Скажешь тоже… Ангел… Ну ты загнул, Грибоедов…
― Да… Потому что бразильская принцесса властна только над Бразилией. А эта страна далеко и, может быть даже, не существует. А ангелы летают над всем миром. Я не могу ограничивать ее столь узкими рамками. Если она прекрасна, то прекрасна всюду, и везде, и всегда.
― Допустим. Тогда за ангела, ― Николай выпил водки из горла и протянул мне, я тоже выпил. ― А ты с ней виделся? Тебя она видела?
Я почувствовал острый укол и сказал:
― На фото… Она присылала мне, а я ― ей.
― Покажи.
Я показал.
― Да не себя.
Я не стал больше шутить и показал ее фото.
― Красивая.
― Ну да…
Мы помолчали, выпили еще водки. Хорошо напиться летом. Особенно на улице и в компании… Главное ― не уснуть на спине!.. Мелкие радости, детские, можно сказать. А как много значит вот так сидеть возле каких-то кустов и выпивать...
― А я не красивый, да?
― Ну ты… Стиль есть, а рожа у тебя штрафная.
― Это потому что я русский и кроме этого еще и россиянин.
― Да это понятно. Я точно такой же.
― Ты еще хуже.
― Ага, был бы лучше, не шел бы погоны носить и воевать.
― Я же пошутил.
― В каждой шутке есть доля шутки.
...
Я бросил писать. Выходила невразумительная дрянь. И будет ей интересно читать про меня и Николая? Вряд ли. ВСЖ реалии не заинтересует ангела, тем более, если ангел имеет обличие прелестной бразильской девушки. Я захлопнул тетрадь.
Пиво кончилось. Время прогуляться до бара. Набросил на себя что-то более или менее модное и чистое.
По дороге шагал. Автомобили разрывали полуночную тишину проспектным ревом покрышек. Из окна я слышал песню бытового конфликта. Под деревом в позе буханки отдыхал рыжий кот. Я помахал ему. Он посмотрел на меня, как на идиота. Получить такой укор от кошачьего прохожего не проблема.
«Миша, Миша, Миша», ― думал, пока иду. Как она сейчас? Разница между нами девять часов. Следовательно, у нее только шестнадцать. Собирается в школу. Она говорила, что учится по вечерам. Я представлял, как она укрывает тело чем-то светлым и мягким. От этого легкие затрепыхались, волнуясь.
Я шел и думал вот еще о чем: что бы мог сказать Николай дальше в диалоге? Он дал совет. Точно. Я не могу прилететь в Бразилию, потому что я нищий. Но что по ночам одинаково светит нам всем? Луна. В определенный момент каждый из нас на равном от нее расстоянии. Более или менее. Непременно надо ей предложить. Как мы раньше не додумались?!
В баре сидели какие-то идиоты. Сразу мне бросился в глаза какой-то черт, одетый со вкусом. Он выпивал с субтильным пареньком за столиком. Я взял пива и сел на другом конце зала.
Это часто срабатывает. В это время бывают достаточно обходительные в своем опьянении личности, что приглашают к себе в компанию. Ну или одинокий неудачник предлагают выпить вместе. После моей робкой жалобы на финансы, обычно поведут рукой и говорят: «Да брось! Какая ерунда. Я угощаю». И мы пили вместе, пока не уползали, любезно прощаясь. Оставалось только терпеть их треп и болтать о чем-то тупом. Это как ездить автостопом.
Так я коротал ночь с какими-то свиноподобными мразями. Они приехали с дальнего севера в командировку и отрывались без внимания жен. Передо мной мелькали рюмки, в ушах звенели песни их молодости. Казалось, что я выпивал совсем один. Ушел глубоко в себя. Уже не слышал этих придурков, что-то лепечущих о том, как правильно жить. Телом я может и находился с ними за одним столом, но душой летал в открытом космосе.
Время от времени ловил на себе взгляд того самого черта, что бросился мне в глаза. Умеет одеваться, засранец. Хотел бы я так уметь. Нечасто встретишь таких немолодых и стильных. Бывают засранцы с серьгой или в кожанке, но это называется кризис среднего возраста. Черт все спаивал парнишку рядом, но смотрел на меня.
Допились до того, что мои компаньоны опрокинули поднос с бокалами, а затем один из них вовсе не смог идти. Последнее, что я помнил, как черт вдруг стал предлагать мне помощь, а барменша вызывала им такси. Очнулся в сквере неподалеку. По часам прошло не больше часа. Я проковылял по сонным улицам домой и проснулся уже к обеду в дурном самомнении.
В голове звенело, солнце сквозь штору играло по обоям солнечными зайчиками. Я поискал сигареты, но вспомнил, что завязал. Облил несчастное тело холодной водой и стал варить кофе.
Тут до меня дошло ― ее письмо. Ее письмо!.. Весь бодун куда-то испарился. Я прочел его как обычно: сперва наискосок, затем каждый абзац по нескольку раз, и еще, и еще, потом как попало… Получить от нее письмо это как застать удар молнии по одинокому дереву. Это как дожить до мирного неба. Это как предстать на Страшном суде… Это вставить себе ствол в рот, направить дулом вверх и спустить… Выше всех земных удовольствий, потому что каждое слово в этом письме набрано пальчиками ангела, и в этот момент я почти могу видеть ее под дружелюбным бразильским солнцем с улыбкой, летящей снаружи озверений.
Кончив читать, я прикусил кончить языка, сдерживая слезы. Сирая душа рвалась наружу. Трупный запах казался так далеко… Вода вскипела, из ароматной банки я ссыпал себе кофе в чашку и залил кипятком. Теперь я мог строчить ей ответ, сидя у амбразуры окна. Из него отвратительный вид на покрытый мхом кривой тополь и пустырь, на котором разномастный мусор обнимали крапивные кусты.
Писать ей ответ это для меня больше рядового общения. Я касаюсь чего-то выше и шире жалкого своего существа. Я касаюсь ангела через боговдохновение. В конце я добавляю постскриптум:
«Я понимаю, что с моей стороны это может быть чересчур навязчиво, но не хочешь ли ты увидеться на выходных, а именно X-X июля. Мы ведь можем встретиться на Луне. Я прилечу заранее и дождусь оборота над тобой. Звучит как план? В нашем распоряжении окажется замечательная пара суток (земных). Я знаю, что на Луне есть уединенные места, непопулярные у туристов и просто проезжих. Насколько я знаю, лунные поля в это время года порастают невысокой травой. Мы сможем лежать в ней, пить кофе или вино, наблюдая, как из-за Земли восходит Солнце. Если дата тебя не устраивает― напиши свою. А если мама против ― наплюй и сбеги из дома».
И нажал отправить. Впереди томительные два дня доставки моего письма и два дня ожидания письма от нее.
Я все работал… Крутил педали инвалидной рутины. Я ненавидел свою жизнь, но пока в ней было место ангелу, я готов усмирять естественное желание плоти покончить со злом.
Как-то я опять ходил в бар. Там снова был тот черт. Он собрался подсесть рядом, но не успел. Мне на уши повис унылый и самый жалкий алкаш из всех, что я видел. Мы допились до того, что меня мощно стошнило в тесном чулане с унитазом, и я кое-как добрался до дома.
Ее письмо пришло с первым утренним дождем. Получив его, я поцеловал конверт. Естественно, доставка смыла все запахи ее прикосновений, которые в себя могла вобрать бумага. Это была моя сентиментальная прихоть.
И самое важное… Важнее глупых поцелуев и догих возлияний в обнимку с бумагой в кровати… Она ответила согласием. Писала, что прилетит на Луну такого-то июля. Боже…
Следующие дни я был без ума. У меня едва хватало денег. Все забрали из-за долгов. Если я смогу отправиться на Луну, то это будет билет в один конец. Мне даже не хватит на аренду той клетки, где я сейчас обитаю. Бросить все и увидеть ангела… Похоже, выбора у меня нет. С другой стороны, это не так уж и плохо ― я стану первым в истории бездомным на Луне.
Все мысли сбились в ужасающую тучу. Я ходил по комнате и думал: «Миша, Миша, Миша… Ангел…» Потом перечитывал ее письмо и глупо улыбался. Я был похож на шизофреника-симулянта, который хочет, чтобы его разоблачили.
Я не мог всю ночь уснуть и пошел в бар. Сегодня было пустовато. Один этот стремный черт… Он подошел ко мне, не успел я дождаться пива.
...
Он спросил:
― Все в порядке?
― Вечный вопрос… ― уклончиво ответил я.
― Ладно, ― он провел рукой по аккуратной эспаньолке. ― Угостить тебя?
― Ради Бога.
Я развел руками, и он заказал нам два Белых Русских. Выучил мои вкусы, ну черт…
―Выглядишь ты растерянным, ― начал черт прямо. ― Я давно заметил.
Ага-а, думаю… Но сказал:
― Жизнь идет медленно и неправильно, поэтому я растерян и тих. Так завещали жить наши классики.
― Я понял.
Мы выпили. Черт был одет в кожаный пиджак, его атласная сорочка светилась белизной, на старой шее повязан платок… Ну, черт…
Он оказался гражданином Германии. Жил в ГДР, а когда рухнула берлинская стена, перешел границу… Какой-то программист, кажется. Но богатый. И умел одеваться, как почти все гомосексуалы. Он приехал в РФ, потому что «соскучился по русским мальчикам».
Мы с ним пили и болтали о том, о чем любят болтать старые педерасты и интеллигенты. Мне было легко. Такое общество я даже почти любил. Это лучше неудачников и отвратительных дебилов из провинций. Приятно иногда поговорить об искусстве, без оргазмов бычьей маскулинности и быдлячьего ржания.
Потом мы стали сближаться. Сперва он гладил мою руку. Я делал вид, будто не замечаю. Потом мы сели рядом, я приобнял его за плечи, он стал водить рукой по внутренней стороне моего бедра… Мы говорили так тихо и так близко… Чувствуя дыхание друг друга. От него пахло достойным парфюмом, от меня наверняка пахло трупом и одеждой, которую стирали содой. Это кроме запаха алкоголя.
Когда он достаточно опьянел (все-таки он сидел здесь дольше меня), я приступил… Стал жаловаться на финансы, на депрессию. Говорил, что мне непременно нужно попасть на Луну, а денег нет…
Я сделал драматичную паузу… Черт перебил меня, когда я собрался продолжить. Ха-ха! Он купит мне билет… А как же обратный?
― Дорогой, просто напиши, когда соберешься домой, и я куплю тебе обратный билет…
Так, я думал, решились мои проблемы…
...
Пыльный космовокзал. Изредка отправлялись в путь громоздкие машины. Люди скучали, оккупировав лавочки. Кому не хватило места, толкались возле стен. Одна грязнотища и харкотина. Я смотрел в ночное небо. Вид Луны согревал. Я даже не чувствовал желания убивать, хотя находился в толпе.
Потом я занял свое место в автобусе. Слева меня место занял какой-то жлоб с авоськой. Он всю дорогу спал и не докучал меня. А впереди сидела альтушка, вся в черном. На ней были сандалии, темный педикюр приковал мое внимание на протяжении пути. Она, кажется, сразу это поняла. По моим ощущениям, она всю дорогу посматривала на меня с презрением. Что я мог поделать? Если природа наградила кого такими ногами… Было бы некрасиво отвергать ее дары…
Я все ждал, пока автобус преодолевал первую космическую, как вдруг мысли вернулись к ангелу. Было так приятно думать о красивом и прекрасном одновременно… Я просто подумал, что если хоть раз коснусь ангельских ножек, то буду уничтожен на месте. Ангел…
Тем временем мы уже покинули атмосферу. За окном гадкая картина. Земля на фоне черноты космоса и просто отвратительное количество мусора. Люди бросают его на природе, люди оставляют свой след даже здесь! Мерзость. При мне кто-то выронил пустую банку из-под газировки в окно. Она осталась болтаться на орбите. Я провожал ее взглядом короткое время.
Автобус уже прилетел, я вышел на воздух. На месте Луна выглядела больше, чем я себе представлял. И правда, очень немаленькая. Величественно Земля смотрела на меня Тихим океаном. Там кружились вихри облаков, должно быть шторм.
Станция оказалась чем-то вроде гигантской заправки и стоянки. Грузовые суда останавливались, пока дальнобойщики шли в одну из таверн принимать пищу и отдыхать перед полетом далеко-далеко отсюда. Было много семей, компаний друзей. Они останавливались заправиться и сделать несколько фотографий на фоне Земли или просто поглазеть на диковинные пейзажи. По факту Луна больше выполняла именно роль одной большой остановки на пути с Земли в остальной космос, потому что преодоление гравитации и воздушного пространства было очень затратным в плане топлива. Далее уже полет проходил легче, транспорт мог долгими часами и даже днями преодолевать расстояние без дозаправки.
Мимо меня пробежали детишки, они баловались, развеселые от пониженной силы тяжести. Я это ощутил на себе раньше всего остального. Идти было проще, свой вес едва ощущался, один сильный шаг мог отправить в короткий полет на пару-тройку метров.
Я походил мимо нескольких забегаловок, посмотрел на меню. Потом в магазинчике я купил кое-чего для меня с Мишей, а именно сладости, бутылку вина, пару бутербродов. Нашел, где подешевле наливали кофе, набрал целый литр в собственный термос и пошел туда, где договорились встретиться с Мишей.
Несколько часов я преодолевал расстояние. Сперва местность вокруг напоминала пустыню: песок, камни, кратеры и дюны. Стали появляться суховатые травинки. Они тянулись в вверх, едва превышая высоту щиколоток. Кое-где даже наблюдались островки местных то ли деревьев, то ли кустов. Они походили на стланик, ветки тянулись по камням и почве, не поднимаясь вверх, покрывая собой участки площадью с десяток метров. Тут же бегали лунные куропатки, делали гнезда среди веток и шумно разбегались, стоило мне оказать рядом. Здесь я поднялся на холмик, где сел на траву, сложил руки вместе и стал вертеть пальцами.
Чуть-чуть вздремнув, расслабленный лунной свежестью, я обнаружил, что Миша должна была прилететь и появиться на горизонте с минуты на минуту. Как я стал взволнован! Заходил из стороны в сторону, напрягая зрение в поисках фигурки на горизонте.
И вот она появилась! Можно сказать, из темноты, просто ее красота звенела, как золото в крови, на фоне черноты космоса. Вокруг стало даже как-то светлее. Потому что она была не просто ангелом, разглядев поближе, я увидел, что она являлась солнцем изо льда. Я затрепетал… И бросился с холма к ней, по пути спотыкаясь и преодолевая по несколько метров в полете.
Приближаясь, она тоже подпрыгнула… Ее тело взмыло вверх, по параболе достигая меня. Я попятился, собрался ловить. Она врезалась в меня, я лицом зарылся в ее рубашку, вдохнув запах чистоты и сухого завтрака. Ее бедра обхватили меня за талию, руки схватили голову… Я не удержал равновесие и упал на спину. Она хохотала, продолжая руками трепать меня за волосы.
Мы поднялись на холмик. С ней была корзинка, внутри она обернула пледом пирог с малиной, сырные булочки и бутылку вина. Мы постелили его поверх травы.
Она сказала, что я худой, как каторжник, и засмеялась. Когда она смеялась, то ее глаза узились, добавляя выражению лица больше озорства. На ней были чулки, кеды, юбочка и рубашка. У нее были недлинные волосы с прямой челкой, взгляд из-под которой заставлял меня трепетать от ужаса и счастья.
Миша болтала ногами в беззаботности, пока я наливал ей кофе. В чашку термоса я также бросил горсть зефира, он зашипел и таял. Она поблагодарила, шутливо сказав, что я хороший мальчик. Пока она пила, я развязал на ее обуви шнурки и стянул их. Теперь она болтала освобожденными ножками, а я мог любоваться очертаниями ее пальчиков, интимно выступавшими сквозь ткань.
Я спросил, голодна ли она? Миша ответила, что пока не прочь съесть пирог, который она испекла для нас. Карманным ножом она порезала его на несколько кусков, один из них протянула мне. Это было восхитительно! Я в жизни не пробовал более вкусного произведения с малиной.
Потом Миша рассказывала, как ее сперва не хотела отпускать мама, но все же удалось ее уговорить. Она говорила, как в автобусе ей докучала музыка, игравшая в салоне. Какое-то радио с эстрадными песнями. «Я бы сошел с ума и спрыгнул по пути, ― отвечаю, но потом добавляю. ― Хотя нет, пришлось бы вынести эту пытку. Я ведь должен встретиться с тобой!» Она сказала: «Какая самоотверженность!» И мы засмеялись.
Мы разлили вино, подступала легкость. Я пролил себе немного на брюки. С каждым глотком Миша веселела, я тоже, воздух наполнялся едва выносимым жаром интимности. На щеках Миши стали розоветь два пятнышка. Я подумал, что увидев их, могу с чистой совестью умереть, и больше мне ничего не надо. Я положил голову ей на колени.
К нам осмелилась подойти лунная куропатка. Миша взяла из моего рюкзака бутерброд, отломила кусочек и бросила ей. Та схватила, и мигом он исчез в клюве. Тогда Мише отломила кусок побольше и протянула на вытянутой руке. Пугливая птичка потопталась, но все же подошла, цапнула угощение и сбежала прочь.
Из-за Земли появилось солнце. То есть, его и раньше было видно, но не с нашей точки. Лучи осветили мишины локоны. Я провел рукой у нее за ушком, приглаживая прядь… Она отвела взгляд, я услышал ее сердцебиение…
Жаль этот момент не мог длиться вечно, как и наша короткая встреча на Луне. Раньше я представлял, что мы будем болтать без остановки о чем-нибудь по-настоящему важном, но при встрече мы говорили о каких-то пустяках, шутили, баловались и теперь молчали. И так оно часто бывает в жизни. Мы просто наслаждались обществом друг друга. Казалось, это могло продолжаться сколько угодно. Время тянулось долго-долго и пролетало незаметно одновременно.
Я приподнялся. Мы допили остатки вина, доели пирог. Я обнял ее, Миша наклонила голову мне на плечо. Я мог чувствовать запах ее волос. Этот ангельский запах… От него я мог превратиться в кольцо, которое она бы носила на пальце. Я повернул голову, щекой чувствуя, какие они мягкие. Я потянулся, собрался ее поцеловать, но в самый кульминационный момент услышал крик.
Кричали издалека. Из-за лунного горизонта до нас доносился этот призывный возглас. Как будто его обладатель потерялся и теперь искал кого-то. Я вздохнул. Момент был сорван неизвестным пришельцем.
Появился человек. Я сразу его узнал: расстояние, разделявшее нас, не позволяло видеть его лицо, но по красному шейному платку было очевидно. Миша поняла, что что-то не так и что я совсем не хотел видеть этого человека. На всякий случай я надел на ее ножки кеды, завязал ей шнурки.
...
Черт приблизился и, кажется, выглядел злым и расстроенным. Он кричал:
― Ты! Подлец! Говорил, сестру встретишь! Давал мне обещания, и все впустую!
― Угомонись, ― говорю, ― давай поговорим позже.
Но он был неумолим. Его борода от избытка чувств топорщилась, глаза краснели от гнева. Из кармана он выудил стилет и щелкнул лезвием. От его вида мне стало нехорошо. Я отвел Мишу за себя.
Мне необходимо было крикнуть ей бежать, но я не успел. Старый черт поразительно ловкими прыжками преодолел расстояние и попытался насадить меня на нож. Лезвие прошло всего в нескольких сантиметрах, черт сделал еще один выпад, целясь в шею. Я отскочил и пнул его в живот, потом наотмашь кулаком по лицу.
Миша дрожала от страха рядом. В голове была только одна мысль: что если черт все-таки убьет меня, то непременно прикончит и ее.
Противник сделал еще несколько попыток меня порезать, я все уклонялся, пятясь назад. Его зловещее лицо отражало приговор, уговоры были бы бессильны.
Ногой я толкнул бутылку вина и тут же наклонился, что бы ее поднять. Черт воспользовался секундой и снова пытался проткнуть меня сталью, но я кувыркнулся и дал ему бутылкой по голове. Она краем скользнула по его темечку, разбилась, а черт вскрикнул. Тогда я полоснул розочкой как попало, рассек ему ухо. Он опять попытался меня ударить ножом, но мне удалось пнуть его в солнечное сплетение.
Черт упал. Я даже подумал, что он оказался повержен, но тут же с каким-то нечеловеческим воем он обхватил меня за колени. Мы свалились в сумасшедшей борьбе. Он осыпал мою голову ударами, я пытался отвечать, но выходило слабо. Тогда я укусил его. Он заорал и, видимо, сумел подхватить выпавший нож, потому что тут же вогнал его мне в живот по самую рукоять. Я сперва не почувствовал эту резкую боль.
К моему счастью, он не успел нанести еще удар. Сзади Миша обрушила на его затылок камень. Я успел выползти из-под него и даже подняться. Миша бросила мне свой карманный нож, которым мы резали пирог, и я снизу ударил черта в шею. Он захрипел в немом бессилии, приоткрыл рот, заливаемый кровью. На фоне глотки я видел торчащий кончик лезвия. И черт рухнул на лунную траву, пока последние удары сердца выталкивали кровь наружу.
Я упал на колени. Миша оказалась рядом и обняла меня. Ее слезы капали мне на рубашку, под которой по белой футболке уже ползло пятно гранатового цвета. Я обхватил рукоять стилета и вытянул наружу, едва не чокнувшись от боли. Я знал, что медики рекомендуют оставлять застрявшие в плоти предметы, потому что они мешают кровотечению. Одурев от драки, я просто не мог соображать.
Бедная Миша все плакала рядом со мной. От этих слез мне тоже хотелось разрыдаться. Но я поднялся. Пытаясь делать вид, будто все нормально, я сказал: «Идем… А то пропустишь автобус». Мы собрали вещи и пошли.
Я с трудом смог пересечь эти несколько часов пути. С каждым потерянным глотком крови я чувствовал холодный шепот гибели. Появлялась слабость. Но только горячая ангельская ладонь в моей руке придавала мне сил идти.
На лунной станции Миша засуетилась. Она непременно хотела найти какой-нибудь кабинет первой помощи. Но ее автобус отправлялся с минуты на минуту. Я соврал, что не так уж и плохо себя чувствую, что сам смогу его найти. Я поцеловал ее в щеку, на губах остался вкус ее слез. Тогда Миша обхватила меня, стала покрывать уже мое лицо бесчисленным множеством поцелуев. Я думал, что это предсмертный бред, но, кажется, был счастлив.
В дверях автобуса Миша махнула мне рукой. Створки закрылись, и автобус улетел в Бразилию.
Как это бывало со мной раньше, провожая девушку, я становился безумен. Мне требовалось пройти хотя бы пару часов, желательно выйти к воде и посмотреть на ее темный блеск. Но на Луне нет водоемов. Поэтому я просто зашагал прочь. Я чувствовал, что уже немного осталось.
Теперь, очевидно, я шел в ином направлении, потому что меня окружила пустошь. Я кое-как волочился по сухому скрипучему песку и разбитым бутылкам. Я продержался дольше, чем рассчитывал. Кровавое пятно уже стало совсем огромным на футболке.
С очередным шагом, я просто упал. Перевернулся на спину, закрыл глаза. В голове мелькали образы ангела. Я вспоминал ее смех, запах волос и рубашки. Это стало последним, что успело мелькнуть в сознании.
КОНЕЦ